Свою квартиру в Питере Блок считал «местом силы». Фото: РИА Новости
КАК ОТРЕЗАТЬ ВОЛКУ ХВОСТ?
Когда Александру Блоку было 13 лет, он выпускал журнал «Вестник». Рукописное произведение, где появлялись переводы, рассказы и рисунки подростка, а также пародийные рекламы и объявления. На обложке одного из выпусков даже было написано: «Этотъ номеръ опоздалъ на 1 день по независящимъ отъ редакции обстоятельствамъ». Почерк ровный и красивый. Среди пародийных рекламных объявлений - чистое золото: «Кто не желал сморкаться в дырявые платки, пусть… купит… новые…». Не менее чудесен раздел «Обиходная рецептура» со статьей «Как отрезать волку хвост, не причиняя ему ни малейшей боли».
Так что чувство юмора у дореволюционного «тинейджера» присутствовало. Он шутил про мыло «Грязотин», например. Как видите, современная реклама до сих пор напрашивается на подобные шутки. 37 ежемесячных номеров «Вестника» создал Блок, а редактором была его мама. И бабушка помогала иногда. Трудно представить, что такой застывший на всех фотографиях в литературных хрестоматиях человек мог постоянно настолько виртуозно издеваться в юношестве над всеми журналами России. Скребницы «Прогресс» и брюки «Недогресс».
ФРАНЦИК И ПОШЛАЯ ВОЙНА
Он родился 28 ноября в Санкт-Петербурге, в 1880 году. И умер 7 августа 1921 года в Петрограде. До Ленинграда не дожил три года. Сын дворянина Александра Блока-старшего с отцом практически не виделся. Папа работал на кафедре государственного права Варшавского университета. А мать - тоже Александра - была дочерью Андрея Бекетова, ректора Санкт-Петербургского университета. Рассталась с Блоком-старшим после рождения сына, уехала в Италию. Трехлетний Александр Блок делал первые шаги в другой стране. И дальше началась круговерть с разводом. Синод расторг брак только в 1889 году, после чего мать Блока снова вышла замуж, но фамилию мальчику не поменяла.
Отчима, офицера гвардии Франца Кублицкого-Пиоттуха, Блок называл Франциком. Франц был поляком, род восходил к XVI веку. А в 1911 году отчим Блока был произведен в генерал-майоры за отличие. Участвовал в Первой мировой, дивизией командовал. Его пасынок подарил ему книгу «Стихи о России» со страшным (для военного) посвящением: «Милому Францику, обреченному быть на этой пошлой войне».
«Я УЕСЬ НЕЗНАКОМКА»
Но, как бы это ни было грустно, сборник «Стихи о России» - это очень чутко и очень честно (и красиво), но блоковские «Прекрасная дама» и «Незнакомка» всегда пользовались большей популярностью. «Незнакомка» была настолько известна, что все съемные барышни Невского проспекта могли сказать фразу: «Карандашик, угостите Незнакомочку, я прозябла». Или : «Я уесь Незнакомка. Хотите ознакоумиться?»… Популярность Блока в те годы сравнима с популярностью нынешних звезд. Он выступал на Петроградской эстраде, в свитере и пиджаке, без отопления, после революции. И люди приходили. И за билеты платили.
Про «уесь» - это из воспоминаний графика Юрия Анненкова, иллюстратора «Двенадцати». Человека, который сперва был в восторге от стихов, а потом стал не только другом Александра Блока, но и тем человеком, который нарисовал его в гробу.
Женился Блок на дочери Дмитрия Менделеева - Любови. Ей и посвятил все о Прекрасной даме. Потом были Снежные девы, актрисы из балаганчика. Имение Менделеева Шахматово (Менделеевское) оказалось рядом, а Александр Блок тоже оказался рядом. Свадьба состоялась в 1903 году, потом у семейного очага дежурил влюбленный в Любовь Менделееву Андрей Белый. Судя по всему, без пользы. «Прекрасной дамой» стала она. «Незнакомками» - все остальные.
В 1916 году Блок был призван табельщиком в инженерную часть Всероссийского союза. Матери он писал, что «Я озверел, полдня с лошадью по лесам, полям», выпивает самовары чаю и ругает начальство. «Иногда на завалинке сидим и смотрим на свиней и гусей». Не знаю, где здесь была правда, а где - попытка успокоить мать.
«ДВЕНАДЦАТЬ». НЕ ПОЛОСНУЛ
Эту поэму мало кто понял. Блок вроде бы был заворожен фразой «Уж я ножичком полосну, полосну». Зачем он так? Красивый, умный? Но красногвардейские патрули действительно состояли из двенадцати человек. Ходили по городу. В снег, по льду. Искали врагов. И потом он, Блок, писал, что был захвачен стихией и просил уничтожить все экземпляры. Перед смертью просил. Но до этого написал: «Те, кто видит в «Двенадцати» политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой - будут они друзья или враги моей поэмы».
«ЖИЗНЬ ПОТАЩИЛА НАС ДАЛЬШЕ»
Ходасевич писал, что Блок умер от того, что не мог больше жить, и «умер от смерти». Он признал революцию, но революция не признала его. Он был в одиночестве, не умея добывать талоны на еду. Слухи ходили, что Блок сошел с ума. Он говорил, что не слышит больше звуков и рифм. Нет мелодии, которая рождала стихотворение. Он умирал медленно, в своей тишине, без мелодии. Луначарский и Горький пытались отправить Блока за границу, но не успели. Голод и цинга.
График Анненков написал, когда это случилось: «Я провел наедине с трупом Блока не менее двух часов. Сначала я плакал, потом рисовал его портрет». Этот посмертный портрет известен. А про похороны Анненский написал так: «Было ужасно ветрено… И в этом зябком, осеннем, питерском ветре жизнь потащила нас дальше: в сумерках того же дня я уже «заседал» в какой-то комиссии «по делам искусства».
«Незнакомка»
(1906)
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino Veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный,
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю - истина в вине.